Как развитие цифровых технологий повлияло на процессы демократизации и расширение прав граждан в Центральной Азии? Какие положительные и отрицательные эффекты вы видите?

Интернет перевёл многие традиционные процессы в онлайн и даже усилил их влияние. Благодаря цифровым технологиям у людей появились новые возможности: теперь жители самых отдалённых районов могут напрямую обращаться к властям.

Так, раньше о жителях отдалённого кыргызского села Зардалы в Баткенской области и их проблемах практически никто не знал. После подключения села к интернету люди начали записывать видеообращения к руководству страны, и вскоре в Зардалы провели электричество, мобильную связь и проложили дорогу — крупные инвестиции, ставшие возможными благодаря интернету.

Таким образом правительство получило возможность «слышать народ»: преодолеть бюрократические иерархии раньше было сложно, а теперь граждане могут напрямую выражать свои потребности через электронные сервисы, мобильные приложения и социальные сети.

Однако у этих процессов есть и обратная сторона. Открытость интернета делает пользователей уязвимыми: не имея юридических знаний, человек может невольно нарушить закон или стать жертвой мошенников. Более того, возросший поток информации и новые формы коммуникации — посты в соцсетях, видеообращения — дают гражданам дополнительные рычаги влияния, но власти могут ответить ограничениями свободы слова и новыми мерами контроля.

Таким образом процессы расширения возможностей граждан и усиления надзора идут одновременно. В результате многие пользователи интернета стали проявлять сдержанность и заниматься самоцензурой: они понимают, что чрезмерная активность может нести политические риски, поэтому предпочитают не выделяться лишний раз. Особенно ярко это проявляется в странах с более жёсткими режимами, где гражданское общество находится под давлением.

Как вы оцениваете проблему цифрового неравенства в регионе? Достаточно ли сейчас делают государства для её преодоления, и что ещё следует делать?

Проблема цифрового разрыва очень серьёзна, поскольку важно не просто наличие интернет-соединения, но и так называемый «полезный или несущий пользу доступ» (meaningful access) к нему. По оценкам международного партнёрства Global Digital Inclusion Partnership (GDIP), одного подключения недостаточно — важно, чтобы связь и сервисы были действительно полезны. Выделяют пять ключевых параметров «смыслового подключения», которые определяют качество цифровой инклюзии:

Другими словами, нужно не только прокладывать линии связи, но и обеспечивать доступность услуг, качественный контент, обучение пользователей и защиту граждан. В ряде стран как Кыргызстан, Казахстан и Узбекистан  уже есть позитивные примеры: здесь удалось путем стимулирования конкуренции, повысить качество и снизить цены на связь и . Однако в некоторых других странах региона Центральной Азии цифровая инфраструктура и её доступность остаются недостаточно развитыми.

Вы упомянули, что формирование политики влияет на цену интернета. Значит ли это, что в некоторых странах стоимость интернета искусственно завышают для ограничения доступа граждан?

Не всегда речь идёт о сознательном завышении тарифов. Нужно учитывать как абсолютную, так и относительную стоимость интернета. По мировым меркам цены могут казаться низкими, но если они составляют значительную часть дохода (скажем, 10% от месячного дохода), то для обычной семьи это ощутимая нагрузка.Основная причина высоких цен — в структуре рынка телекоммуникаций. Различия в стоимости объясняются тем, как государство поощряет либерализацию и конкуренцию. Например, в Кыргызстане в ранние годы независимости реформы прошли относительно успешно: появились частные операторы, развилась конкуренция, и цены упали. В других республиках монополии сохранили влияние, реформы шли медленнее, операторы не сталкивались с конкуренцией и не снижали тарифы. Так можно объяснить, почему две похожие страны за десять лет оказываются на противоположных концах рейтингов доступности интернета.

Насколько инициативы электронного правительства в регионе улучшают прозрачность и подотчётность власти? Например, могут ли программы цифровизации действительно влиять на демократизацию, или они остаются в основном техническим прогрессом?

Международные рейтинги электронного правления дают полезные ориентиры, но не всегда отражают полную картину. Многие страны ориентируются на эти индексы, что стимулирует их совершенствовать системы. Однако сам по себе высокий рейтинг не гарантирует широкого участия граждан. Тем не менее в Казахстане и Кыргызстане отмечаются заметные успехи в развитии цифровых услуг.

В Казахстане госуслуги онлайн развились во многом благодаря частному сектору. Например, один банк создал собственные сервисы для госуслуг, которыми пользуются миллионы граждан, практически став монополистом. С одной стороны для пользователей появилось много удобств: через банковское приложение можно получить справки, оплатить штрафы и т.п. Но есть и обратная сторона: все данные пользователей оказались в руках одной частной компании. Когда приложения банка выходили из строя, работа с электронными услугами парализовывалась.

В Кыргызстане поступили иначе: правительство выступило платформой, и дало равный доступ различным операторам как из государственного сектора, так и частного. Была создана система оборота открытых государственных реестров и сервисов на основе эстонской модели X-Road. В частности, запущен портал Tunduk и одноимённое мобильное приложение, куда интегрированы практически все услуги — от электронных удостоверений и водительских прав до штрафов и выдачи справок. Гражданин может, например, не носить с собой бумажник, паспорт и права: он предъявляет цифровой ID на телефоне, получает справку или оплачивает штраф. Кроме того, Национальный банк Кыргызской Республики (НБКР) запустил платформу ElQR (единый национальный QR-код), объединив все банки и платёжные сервисы. С помощью этого QR-кода можно совершать платежи и переводы. Более того, НБКР сделал бесплатными электронные переводы в национальной валюте. Это дало еще больший толчок к переходу граждан и бизнеса к безналичной форме оплаты.

Таким образом государство создало экосистему: оно даёт фундаментальные инструменты, а множество компаний (банков, мобильных операторов, IT-компаний) предлагают гражданам различные приложения и сервисы. Это стимулирует конкуренцию и даёт выбор: если одно приложение перестаёт работать, всегда можно воспользоваться другим. В итоге цифровые сервисы значительно облегчили жизнь многих граждан.

Безусловно, электронное правительство приносит большие преимущества, но сопряжено и с рисками. Упрощённое взаимодействие с госорганами ускоряет многие процессы. Однако остаются вопросы: как этим управлять и обеспечивать бесперебойность и безопасность систем и данных — пока не всегда прозрачно. При этом, мошенники, зачастую транснациональные, быстро адаптируются: граждане часто хранят деньги в мобильных кошельках, и это привлекает злоумышленников. Они могут использовать современные фишинговые схемы и даже дипфейки, чтобы выманить пароли и коды. В новостях регулярно появляются истории о том, как люди теряют сбережения из-за кражи данных через новые технологии.

В рамках программ «Безопасный город» власти устанавливают сотни камер видеонаблюдения и системы распознавания лиц. Считается ли это на пользу общественной безопасности и городским службам, или скорее усилением контроля над населением? Как люди реагируют на такую слежку?

Сейчас наблюдается настоящий подъём интереса к концепции «умного города». И действительно, системы видеонаблюдения уже приносят пользу: в тех регионах, где поставили камеры, растёт раскрываемость преступлений, потому что у полиции есть больше информации.

Но при этом мало кто задумывался над рисками. На международном уровне ведутся дискуссии о том, куда уходят все видео- и биометрические данные. Когда камеры устанавливают частные или квазигосударственные компании, остаётся неясным, хранятся ли записи внутри страны и кто имеет к ним доступ. Бывали случаи утечек из таких систем, и тогда депутаты осознавали риски подобных систем. Вероятно, только после того, как появятся реальные проблемы (например, новые утечки или взломы), лица, принимающие решения, начнут серьёзнее регулировать это направление. Хотя прозрачности мало, граждане тоже не осознают риски и остаются равнодушными технологиям распознавания лиц.

Таким образом, у системы «Безопасный город» есть очевидные плюсы (улучшенная раскрываемость преступлений), но и серьёзные минусы — связанные с безопасностью данных. В идеале нужно установить регуляторные рамки: например, чётко определить, кто имеет доступ к записям, где они хранятся и как используются.

Говоря о гражданском участии и прозрачности: являются ли платформы подачи обращений к власти эффективными? Например, как вы оцениваете казахстанский портал e-otinish, где граждане могут подавать жалобы и даже иски онлайн с обязательным ответом госорганов?

Любые каналы обратной связи правительства с населением — позитивный тренд. Чем больше способов у граждан достучаться до власти, тем лучше. Однако важно, какие именно механизмы используются. Специализированные платформы и приложения охватывают узкую аудиторию: ими, как правило, пользуются граждане с высокими цифровыми навыками. Простые граждане к таким нововведениям относятся настороженно. Гораздо удобнее интегрировать обращения в те каналы, которые люди уже ежедневно используют. Например, в Кыргызстане безоговорочно доминирует WhatsApp: множество групп в этом мессенджере служат для диалога с госорганами. В Узбекистане больше распространён Telegram. Если государство хочет наладить эффективную обратную связь, логично встроить своих ботов именно в эти привычные мессенджеры, а не пытаться заставить граждан осваивать новый интерфейс.

Что касается портала e-otinish — хорошая идея, однако мне трудно судить так как я не нахожусь в Казахстане. Если же смотреть на опыт аналогичных проектов, то их распространение было ограниченным, так как пользователям приходилось регистрироваться, обучаться пользованию, и осваивать новые платформы. В идеале такие сервисы нужно интегрировать в уже существующие приложения (WhatsApp, Telegram, банковские приложения или социальные сети), которыми граждане пользуются ежедневно.

В качестве успешного опыта можно было бы отметить системы электронного документооборота (СЭД) Е-Кызмат. Здесь ключевым фактором послужило то, что чиновникам практически запретили использовать бумажные носители, и обязали все документы направлять через СЭД Е-Кызмат. Теперь и граждане, и частный сектор используют эту систему для взаимодействия с госорганами.

Насколько эффективны электронные петиции и общественные онлайн-платформы в Центральной Азии? Есть ли успешные примеры, когда они приводили к реальным изменениям?

Наличие таких платформ даёт гражданам возможность «выпустить пар»: если человек чем-то недоволен, он может создать петицию и почувствовать, что его голос хотя бы куда-то дошёл и кем-то услышан. Однако в некоторых странах мира опасаются таких инициатив: примеры блокировок Change.org в ряде стран региона тому подтверждение. Как только появлялись неудобные петиции, доступ к международным платформам тут же закрывался.

Тем не менее подобные механизмы необходимы. Национальные порталы петиций (например, «Mening fikrim» в Узбекистане или государственный портал в Казахстане) тоже являются шагом вперёд. Главное, чтобы граждане имели реальный доступ к таким инструментам и гарантию, что их голос услышат.

Если говорить о позитивных примерах цифрового гражданского актива, то в Кыргызстане народные активисты эффективно использовали онлайн-платформы для сбора средств на лечение детей с редкими заболеваниями. С помощью благотворительных сервисов и соцсетей за несколько дней удавалось собрать сотни тысяч, а иногда и миллионы долларов на очень дорогие лекарства. Это демонстрирует силу цифровой мобилизации во благо общества.

В критических ситуациях (стихийные бедствия, пожары, наводнения) люди также проявляют большую солидарность: онлайн-сообщества мгновенно объединяются, чтобы помочь пострадавшим. Единственное «но» — эти акции должны координироваться со службой МЧС и местными властями. Если не скоординировать усилия, может возникнуть путаница: скажем, люди собирают материалы и гуманитарную помощь самостоятельно, но без связи с официальными службами это может привести к дублированию действий и неэффективному распределению ресурсов. Поэтому для успешной гражданской мобилизации необходима тесная координация волонтёров и чиновников.

Сейчас очень актуальны экологические и социальные темы. Особое внимание уделяется «зелёной повестке»: например, протесты против добычи урана на скандальном месторождении — благодаря 33 тысячам подписей и демонстрациям удалось добиться пересмотра решений. Также остро ощущается проблема пробок на дорогах, вырубки лесов и загрязнённого воздуха: каждую осень и зиму жители Кыргызстана выходят в соцсети с возмущением по поводу смога и уничтожения деревьев.

Успех таких кампаний во многом зависит от каналов коммуникации. Разные поколения используют разные платформы: старшее поколение чаще читает новости в Facebook или «Одноклассниках», тогда как молодёжь стремительно переходит на TikTok и различные мессенджеры. Если государство блокирует популярные сервисы (как например блокировка TikTok), люди уходят в «подполье» — используют VPN и менее известные приложения. Это затрудняет властям мониторинг общественного мнения. Другими словами, чрезмерный контроль может лишь усугубить проблему, выталкивая граждан в труднодоступные для контроля каналы.

В последние годы наблюдается усиление цифрового авторитаризма: законы о «фейках», обязательная регистрация соцсетей, уголовная ответственность за «оскорбление власти» и так далее. Как эти меры мешают независимым СМИ, активистам и блогерам? Остался ли в регионе «остров свободы» в интернете?

Свобода слова в интернете сокращается по всему миру. Одно из следствий этого — рост числа фейковых аккаунтов и распространение недостоверной информации. Когда люди не могут публично и открыто высказываться, вокруг появляется множество «ботов» и анонимных комментаторов. Это создаёт дополнительные риски: например, житель отдалённого района может принять фейковый пост за правду, не подозревая, кто его написал.

В таких условиях крайне важно развивать критическое мышление — учиться анализировать информацию и помнить, что «никто не знает кто на самом деле находится по ту сторону экрана». Также следует помнить, что в интернет пространстве много мошенников, и если какое-то предложение звучит «слишком заманчивым, чтобы быть правдой, — то, значит, это скорее всего неправда.»

Как в текущей ситуации можно защищать право на приватность и свободу выражения? Насколько население осознаёт опасность цифрового надзора, и есть ли инициативы по защите (VPN, шифрование, образование)?

Многие из нас вышли «из советского прошлого», и у многих сохранилось чувство излишней осторожности еще с тех времен. Во-первых, никогда не следует забывать: всё, что вы пишете или выкладываете в интернете, где-то сохраняется — это факт, как говорится в известной пословице «что написано онлайн-пером, не вырубишь топором». Во-вторых, социальные сети и сервисы уже «знают о вас больше, чем вы сами себя»: ваши фото, личные документы, привычки, метаданные. Поэтому важно соблюдать базовую кибергигиену.  Всем требуются как минимум простые навыки безопасности:

Кроме того, необходимо повышать цифровую грамотность: учить пользователей (особенно в регионах) критически относиться к любой информации и владеть инструментами защиты. Лучшие «рецепты» здесь — прозрачность в деятельности гражданских проектов и регулярное просвещение населения.

Центральноазиатские страны сильно зависят от импортной техники и инфраструктуры. Какие геополитические риски вы видите в этой зависимости ? Можно ли говорить о «цифровом неоколониализме», или у наших правительств достаточно контроля?

Закупаемые технологии должны проверяться на безопасность. Надеюсь, у  ведомств по цифровизации есть квалифицированные специалисты, способные сканировать оборудование и ПО на наличие «закладок» и шпионских модулей. В идеале у каждой страны должна быть служба кибербезопасности, которая тестирует всё приобретаемое оборудование.
Однако не во всех странах это реализовано. В менее развитых государствах просто могут не знать обо всех рисках или не иметь ресурсов на тщательную проверку.

Например, несколько лет назад предлагалось провести аудит киберзащиты критически важной инфраструктуры одного из министерств в нашем регионе. Ведомство отказалось, посчитав тему неактуальной, и спустя несколько лет подверглось серьёзной кибер-атаке. Это классическая история: пока «большие бури» не накроют страну — о них мало говорят. Сейчас, странам Центральной Азии, возможно, «повезло», что на них пока не обратили внимания мировые киберпреступники и хакеры — но это не гарантирует безопасности в будущем.

Ещё один важный аспект — суверенитет данных. Многие законы гласят, что ключевые данные граждан (а тем более госданные) должны храниться внутри страны. Но на практике это соблюдается не всегда: некоторые чиновники используют частные почтовые сервисы или мессенджеры для обмена информацией. Это делает данные уязвимыми. Ярким примером является утечка данных с мессенджеров чиновников в США в начале года.

Касательно вопроса, где хранить данные внутри страны или на зарубежных серверах, считаю, что критично не столько месторасположения серверов, сколько надёжность их защиты. Если сравнить: взломать сервер в каком-либо госоргане в развивающейся стране хакерам проще, чем проникнуть на тщательно защищённый сервер крупной IT-компании. Поэтому многое зависит именно от уровня защиты, а не от географии.

В целом стоит разделять данные по категориям. Личные данные — это дело каждого: пользователь сам решает, чем он готов делиться с социальными сетями, но все же стоит помнить о кибергигиене как мы говорили выше. Государственные конфиденциальные данные лучше хранить в защищённых системах (серверы с высокой сертификацией, регулярными резервными копиями, офлайн-хранением). Всё остальное можно хранить как у местных так и зарубежных облачных провайдеров, если у них есть надёжная инфраструктура. Главное, чтобы эти системы были должным образом сертифицированы (например, не ниже уровня Tier-3) и регулярно обслуживались. Иногда как маленькая страна мы даже в выигрыше: никто не требует от нас создавать аналоги крупных соцсетей или суперсерверов.

Что должно произойти в ближайшие годы, чтобы сформировалось сильное цифровое гражданское общество в регионе? Возможно ли, что новое поколение активистов эффективнее использует Civic Tech для продвижения прав и прозрачности?

Цифровые технологии по своей сути — это лишь инструменты. То, принесут ли они благо, зависит от человека. Человек может иметь смартфон, социальные сети и доступ к государственным услугам, но без критического мышления и кибергигиены эти инструменты могут как помочь, так и нанести серьёзный ущерб.

Поэтому главная ставка — на образование. Необходим системный подход: вкладывать в развитие цифровой грамотности и навыков критического мышления с детства. Результат появится не сразу — для полного вовлечения нового поколения нужны годы. Но только так люди смогут в полной мере использовать технологии во имя прозрачности и защиты своих прав. Если давать гражданам лишь поверхностные знания, они не реализуют потенциал доступных инструментов и сами рискуют стать жертвами онлайн-угроз. При этом уровень доверия к цифровым сервисам будет падать.

В условиях быстрого наступления эры искусственного интеллекта особенно важна всесторонняя подготовка новых специалистов: сочетание STEM (математики, программирования) и гуманитарных дисциплин. Искусственный интеллект — это просто новая технология, и он будет таким, каким мы его обучим. Нужно готовить инженеров и разработчиков, которые понимают философию и гуманизм, чтобы ИИ служил обществу, а не превратился в «машину-убийцу».

В конечном счёте всё упирается в «цифровой ликбез». Любые инициативы в области открытых данных, общественных платформ и онлайн госуслуг принесут дивиденды лишь тогда, когда граждане (и новые лидеры) будут готовы ими грамотно пользоваться. В этом кроется ключ к более справедливому и свободному цифровому будущему региона.