Ответ лежит не в недрах, а в технологических цепочках и финансовых потоках. Истинная битва разворачивается не за право добыть тонну руды (её и так купят), а за право решать, как, куда и в каком виде она отправится на мировой рынок. Для Китая это борьба за сохранение стратегической монополии на переработку и гегемонии в цепочках поставок. Для США и ЕС это геоэкономическая операция по сдерживанию Пекина через создание альтернативных, независимых от него маршрутов и производственных хабов.

Именно эта схватка гигантов открывает для Центральной Азии окно возможностей, которого у региона не было годами. Впервые он может превратить свою ресурсную зависимость в стратегический актив, перейдя от роли пассивного поставщика сырья к субъекту международной политики. Если в 1990-х годах интеграция региона в мировую экономику носила узкий, сырьевой характер и лишь закрепляла структурные уязвимости, то нынешний спрос на редкие металлы дает шанс на качественную перезагрузку этой модели. Данные по добавленной стоимости показывают, что страны Центральной Азии, в частности Казахстан, до сих пор встроены в глобальные цепочки преимущественно как поставщики первичного сырья с критически низкой долей технологической переработки. Критическое сырье должно стать рычагом для изменения этого баланса: использование конкуренции держав для локализации производства позволит нарастить участие в цепочках стоимости и импортировать компетенции, а не только товары. Тем самым регион сможет эволюционировать из периферийного сырьевого донора в незаменимый индустриально-технологический узел глобальной системы.

Уроки же того, как этим шансом воспользоваться, приходят не с Запада и не с Востока, а с Глобального Юга, из Индонезии, Марокко и Монголии, опыт которых может учить тому, как заставить геополитическую конкуренцию работать на национальное развитие.

Китай активно вводит ограничения на экспорт своих редкоземельных металлов, усиливая давление на мировые цепочки поставок. Это побуждает США активнее продвигать свою политику в Центральной Азии. Так, 20 октября 2025 года Конгрессмены Сидни Камлагер-Дов и Билл Хёйзинга направили президенту Дональду Трампу письмо с призывом лично провести саммит лидеров C5+1 в Вашингтоне, приуроченный к десятилетию формата сотрудничества США с Центральной Азией. В письме подчёркивается необходимость усиления взаимодействия в сферах безопасности, экономики, «мягкой силы» и управления, а также отдельный акцент сделан на развитии инициативы C5+1 Critical Minerals Dialogue для совместной добычи, переработки и рафинирования критических и редкоземельных металлов, включая вольфрам, сурьму, литий и редкоземельные элементы, что должно снизить зависимость США от китайских поставок и укрепить их технологическую независимость.

Параллельно 9-10 октября 2025 года Китай ввел ограничения (дополнительно к апрельским) на экспорт редкоземельных металлов и магнитов, включив более десяти элементов и оборудование для их переработки, что привело к сокращению поставок, росту цен и задержкам в глобальных цепочках поставок, особенно в сфере электроники и «зелёных» технологий. Несмотря на то, что 26 октября 2025 года министр финансов США Скотт Бессент заявил, что на переговорах в Куала-Лумпуре США и Китай достигли «существенной рамочной договорённости», которая позволяет избежать немедленного торгового обострения, США приостанавливают введение 100-процентных тарифов на китайские товары, а Китай — расширение экспортного контроля на редкоземельные элементы (РЗЭ) и магниты.

Пекин согласился отложить примерно на год введение новой лицензирующей системы экспорта РЗЭ, сохранив за собой право пересмотреть меры при ухудшении отношений. Это объясняет почему США решили провести саммит вместе с лидерами стран Центральной Азии 6 ноября 2025 года, целью которого является определение конкретного списка проектов в сфере добычи критического сырья. Правительства стран Центральной Азии стремятся упростить процедуру оформления экспортных лицензий США для передачи технологий; саммит является платформой для принятия обязательств по урегулированию кадровых вопросов и установлению четких сроков, что важно для передачи оборудования.

Страны Запада продвигают ресурсную дипломатию в Центральной Азии, так как через год можно ожидать новый виток ограничений на экспорт редкоземельных металлов со стороны КНР. По этой причине Европейский союз разрабатывает новый план по сокращению своей зависимости от китайского сырья, необходимого для производства критически важных материалов, заявила в 25 октября президент Европейской комиссии Урсула фон дер Ляйен, критикуя Пекин за расширение ограничений на экспорт редкоземельных металлов. ЕС будет стремиться ускорить развитие партнерских отношений в области критически важных сырьевых материалов с такими странами, как Австралия, Канада, Чили, Гренландия, Казахстан, Узбекистан и Украина. Поэтому мы наблюдаем “затишье перед бурей”, в преддверии новых китайских ограничений ЕС активизирует поиск альтернативных поставщиков.

США и Евросоюз в сравнении с Китаем слабо представлены на арене борьбы за доступ к критическим ресурсам Центральной Азии. Как отмечают исследователи, если у Китая более 20 проектов в этой сфере, то Евросоюз может похвастаться только 5 проектами. Статистика по экспорту критических ресурсов из Центральной Азии показывает более скромные позиции стран Запада.

Согласно таможенным кодам «280530» (редкоземельные металлы, скандий и иттрий в чистом виде, в смесях или сплавах) и «284690» (прочие неорганические или органические соединения редкоземельных металлов, иттрия или скандия, либо их смесей), почти весь экспорт Казахстана направляется в Китай. Хотя до 2018 года данный товар шел на экспорт из Казахстана в Японию, Россию, Латвию и Бельгию. Это касается в основном экспорта соединений смесей редкоземельных металлов, иттрия и скандия. Китай же обеспечивает 69% спроса США на соединения скандия и иттрия. Наибольшее применение данных соединений приходится на производство постоянных магнитов, используемых в электронике, транспорте и чистых технологиях — от телефонов и компьютеров до ветряных мельниц и электромобилей. По данным международных торговых агрегаторов, таких как TradeMap.com, информация по экспорту товаров данных групп остальных стран Центральной Азии отсутствует.

Если рассматривать данные по товарной классификации 26 «Руды, шлаки и зола» — в которую входит большинство материалов, признанных критически важными для ЕС и США — ситуация выглядит несколько более сбалансированной в плане диверсификации экспортных направлений стран Центральной Азии.

Данные Международной торговой организации по экспорту товаров группы 26 («Руды, шлаки и зола») из стран Центральной Азии показывают, что Китай остаётся ключевым импортёром, увеличив закупки с 292 млн долл. в 2015 году до более 4,2 млрд долл. в 2024 году. На втором месте находится Россия, однако её объёмы закупок после пика в 2021 году (1,8 млрд долл.) снизились до 810 млн долл. в 2024 году. Внутрирегиональная торговля также заметна — Казахстан и Узбекистан становятся направлением для экспорта свинца, серебра, цинка и меди из Кыргызстана и Таджикистана.

Среди новых направлений выделяются Бельгия, куда экспорт впервые вышел на десятки миллионов долларов, что говорит о постепенном выходе региона на европейские рынки. Казахстан активно экспортирует молибденовый концентрат в Бельгию, особенно с начала 2025 года - в феврале была отправлена крупная партия из 68 двадцатифутовых контейнеров, организованная оператором KTZ Express. Тем не менее, молибденовые руды не входят в список критического сырья для Евросоюза.
Стоит отметить, что в ходе обработки всех данных выяснилась неоднозначность полной картины экспорта критического сырья из Центральной Азии из-за разрозненности данных, а также наличия самых разных потенциальных поставщиков критического сырья. К примеру, согласно данным СМИ Казахстана, Ульбинский металлургический завод отправляет бериллиевую и танталовую продукцию американским компаниям. Согласно исследованию Токийского Университета, Казахстан был одним из главных поставщиков редкоземельных металлов вплоть до 2014 года, что не совсем отражается в статистике Международного торгового центра с использованием данных от Казахстана. Если изучать данные агрегатора с учетом японских данных, то выходит, что Казахстан поставлял редкоземельные металлы вплоть до 2019 г. Таким образом, действия Запада пока не изменили сырьевую ориентацию региона в пользу Китая, но имеют потенциал влиять на его стратегию в Центральной Азии.

На данном этапе мы сталкиваемся с проблемой классификации редкоземельных металлов, редкоземельных элементов и критического сырья, чтобы четко выявить картину экспорта стран Центральной Азии в такие крупные рынки как США, Евросоюз, Китай, Россия и, как оказалось, в другие по типу Япония.

Ключевая проблема в определении направления экспорта редкоземельных металлов из Центральной Азии заключается в определении самого термина. В литературе можно встретить различные обозначения сырья, которое интересно глобальных акторам в Центральной Азии как «критическое сырье», «критические ресурсы», «редкоземельные металлы», «редкоземельные элементы».

Редкоземельные элементы (РЗЭ) — это группа из 17 элементов периодической таблицы (15 лантаноидов, а также скандий и иттрий), известных своими уникальными химическими свойствами и важнейшей ролью в современных технологиях. Когда эти элементы извлекаются, очищаются и перерабатываются в пригодную для промышленного использования металлическую форму, их называют редкоземельными металлами. Термины часто используются взаимозаменяемо, однако «элемент» обозначает атомный вид вещества, а «металл» — его промышленный продукт.

Хотя редкоземельные элементы не являются редкими в природе, они редко встречаются в концентрированных, экономически выгодных месторождениях. А как пишет Гийом Питрон в своей книге «Третья цифровая война: энергетика и редкие металлы», многие страны Запада, включая США и Францию, прекратили добычу редкоземельных металлов на своей территории, так как это наносило серьезный ущерб окружающей среде. Вместо этого добычу сырья перенесли на территорию других стран, в том числе Китая.

«Критический ресурс» (или критическое сырьё, критический минерал) — это материал, считающийся жизненно важным для экономики, технологий или безопасности страны, при этом обладающий высоким риском перебоев в поставках. Определения различаются в зависимости от государства: США, ЕС, Китай и другие страны составляют собственные списки, которые регулярно обновляются с учётом промышленной значимости, уязвимости цепочек поставок и стратегических потребностей.
В большинстве таких списков присутствуют редкоземельные элементы, а также литий, кобальт, никель, графит и другие важные материалы. Таким образом, редкоземельные элементы образуют чётко определённую химическую группу, тогда как критические ресурсы представляют собой более широкую, контекстно-зависимую категорию, формируемую экономическими, геополитическими и технологическими приоритетами.

По этой причине, когда мы говорим о конкуренции великих держав за редкоземельные металлы в основном подразумевается стратегическое сырье, которое необходимо для тяжелой и инновационной промышленности более крупных держав. А транспортные коридоры в этом случае выступают «артерией» для получения сырья для экономического роста других государств.

Поэтому, Европейский Союз и США пока остаются на очень умеренных позициях в получении доступа к критическому сырью Центральной Азии. В чем же тогда заключается конкуренция?

Конкуренция заключается не в получении доступа к сырью и к большему импорту его из Центральной Азии, а в стратегии «сдерживания». Если Евросоюз и США смогут расширить импорт сырья из Центральной Азии через Средний Коридор или же трансафганские маршруты, то это снижает реальное влияние Китая на Запад. С другой стороны, это заставляет Китай искать более безопасные источники сырья для своей экономики на фоне нестабильности вокруг стратегических маршрутов и поставщиков сырья как Пакистан и Иран. На этом фоне Си Цзиньпин на саммите «Китай-Центральная Азия» 2025 в своем выступлении делает более четкий акцент на вопросах безопасности нежели в 2023 году. Подобная конкуренция создает для Центральной Азии возможность продвигать глубокую переработку сырья на своей территории, а не просто продвигать модель «сырье в обмен на технологии» в сотрудничестве с развитыми экономиками как Германия и Южная Корея. Первые отголоски позитивного влияния конкуренции можно заметить на примере участия Евросоюза в разработке графитового месторождения в Сарытогане в Казахстане.

Вместо открытого противостояния с Пекином Брюссель делает ставку на развитие полных цепочек добавленной стоимости и внедрение стандартов ESG. Эта стратегия, подкреплённая точечными, но стратегическими инвестициями, может влиять на Пекин, менять риторику и адаптировать подходы, усиливая «зелёную» составляющую своих проектов и формально повышая стандарты для своих компаний. Брюссель в своей конкуренции с Китаем делает ставку на развитие полной цепочки добавленной стоимости и внедрение жестких экологических стандартов, в то время как Пекин, подвергающийся критике за ущерб экосистемам, усиливает риторику «зеленого» сотрудничества и диверсифицирует инвестиции: вложения Китая в энергетику выросли до 4,1 млрд долларов, а в обрабатывающую промышленность до 11,8 млрд к середине 2024 года.

В июне 2025 года Еврокомиссия включила Сарытоганское графитовое месторождение в Казахстане в список стратегических инициатив по закону о критических сырьевых материалах, а Европейский банк реконструкции и развития приобрел 17,36 % акций Sarytogan Graphite Limited за 3 млн евро, первую прямую долю банка в этом секторе. Сарытоган выгодно расположен между Европой и Китаем, тогда как Пекин перерабатывает свыше 90 % мирового объёма графита.

Параллельно Германия укрепляет позиции в литии: HMS Bergbau планировала инвестировать 200 млн долларов, а немецкие компании создали консорциум для добычи и переработки лития в Казахстане. На фоне того, что Евросоюз активно продвигает ESG-стандарты на территории стран добычи ресурсов, а также полную переработку сырья, привлечение инвестиций из ЕС выглядит достаточно привлекательным для стран Центральной Азии.

Китай стремится активно продвигать новое законодательство и продвигать дискурс о цепочке добавленной стоимости на масштабных мероприятиях с участием иностранных экспертов. Пересмотренный Закон о минеральных ресурсах КНР вступил в силу 1 июля 2025 года (третье крупное обновление с 1986 г.). Он впервые вводит отдельную главу об экологическом восстановлении и обязывает готовить планы рекультивации ещё до начала добычи. Закон повышает стандарты ESG, но подвергается критике за расплывчатые требования к восстановлению и слабое вовлечение местных сообществ. Формально нормы действуют внутри Китая, однако власти призывают компании применять их за рубежом, что косвенно затронет и центральноазиатские проекты: значительная часть сырья всё равно отправляется на переработку в КНР. Для контроля всей цепочки поставок Пекин делает ставку на вертикальную интеграцию.

Показательный пример - проект East Hope Group в Казахстане стоимостью 12 млрд долл. Компания строит кластер цветной металлургии, объединяющий добычу, переработку, электролиз и собственную генерацию энергии. Ожидается до 10 000 рабочих мест и создание полноценной промышленной экосистемы.

Соответственно участие стран Запада, в частности, США и Евросоюза важно для стран Центральной Азии, чтобы стимулировать более благоприятные для экономик стандарты через конкуренцию крупных экономик. Для разработки различных стратегий превращения конкуренции держав в стратегический актив стоит рассмотреть опыт стран «Глобального Юга» как Индонезия, Марокко и Монголия. После будут разработаны рекомендации для правительств стран Центральной Азии.

Опыт Индонезии подчеркивает, что успех ресурсной стратегии напрямую зависит от того, чувствуют ли местные сообщества реальную выгоду от разработки недр на их земле. Для Центральной Азии это важный урок: чтобы избежать социального напряжения, необходимо законодательно закрепить обязательства инвесторов по развитию региональной инфраструктуры, созданию рабочих мест для местного населения и соблюдению жестких экологических норм.

Индонезия активно реализует комплекс реформ, направленных на привлечение устойчивых инвестиций в добывающий сектор и укрепление национального контроля над стратегическими ресурсами на фоне растущей геополитической конкуренции. В октябре 2025 года страна сократила срок действия годовых квот на добычу с трёх лет до одного, чтобы чаще пересматривать объёмы производства в зависимости от экономических и экологических факторов. Еще в январе 2020 года правительство запретило экспорт некоторых видов необработанных руд, в первую очередь никеля, обязав компании перерабатывать сырьё внутри страны. Политика «downstreaming» (продвижение локальной переработки) стимулировала рост экспорта продукции с высокой добавленной стоимостью, создание рабочих мест и развитие полного цикла производства аккумуляторов для электромобилей. Однако, по данным аналитического отчета от июня 2025 года, доля перерабатывающих предприятий в общем объеме добычи полезных ископаемых по-прежнему не превышает 5 %. Тем не менее, исследователи отмечают, что второй запрет на экспорт никелевой руды расширил региональные экономики и ускорил развитие никелевой промышленности в Северном Малуку, особенно в районах бухты Веда и острова Оби.

В то же время ужесточены требования к экологическим стандартам, управлению отходами и восстановлению земель, а компании обязаны доказывать выполнение социальных обязательств и инвестировать в снижение выбросов. Принятые меры повысили доверие инвесторов и стимулировали приток ПИИ: в первом квартале 2025 года объём инвестиций в добычу и металлургию достиг 6,5 млрд долларов, что составило около 23 % от общего объёма прямых иностранных вложений.

Однако вместе с позитивными эффектами усилились и риски. В стране закреплён принцип обязательного отчуждения 51 % акций иностранных компаний в пользу индонезийских партнёров в течение десяти лет, что ограничивает контроль инвесторов и снижает предсказуемость долгосрочных проектов. Частые изменения законодательства, рост налоговых ставок и усложнение разрешительных процедур повышают издержки ведения бизнеса.

На политическом уровне реформы сопровождались централизацией управления в пользу государства и расширением участия государственных предприятий, что усилило бюджетные поступления, но вызвало критику экологических активистов и протесты против ослабления общественного контроля.

Следовательно политика Индонезии отражает попытку совместить ресурсный национализм с устойчивым развитием и технологической модернизацией: она повышает внутреннюю переработку и экспортную ценность минеральных ресурсов, но одновременно создает риски для предсказуемости и доверия со стороны иностранных инвесторов.

Пример Марокко демонстрирует, как доминирование в нишевых ресурсах можно превратить в мощный инструмент климатической дипломатии и "мягкой силы". Для стран региона это сигнал к тому, чтобы встраиваться в промышленные стратегии ЕС и США не как сырьевой придаток, а как незаменимый партнер в их "зеленом переходе", обменивая ресурсы на технологии.

История позитивного примера Марокко в сфере критически важных материалов определяется его положением как ведущего в мире поставщика фосфатов, быстро растущего производителя батарейных минералов, таких как кобальт, и нового центра международных инвестиций в зеленые технологии. Такое положение сделало страну ключевым игроком в конкуренции мировых держав за жизненно важные ресурсы для продовольственной безопасности и энергетического перехода. Обладая около 70% мировых запасов фосфатов, Марокко играет центральную роль в обеспечении глобальной продовольственной безопасности и стабильных поставок удобрений. Государственная компания “Office Chérifien des Phosphates” (OCP) доминирует на международных рынках экспорта и благодаря обширным запасам и низкой себестоимости добычи способна постоянно поставлять продукцию дешевле, чем конкуренты, такие как США или Россия.

Помимо фосфатов, Марокко активно расширяет свой горнодобывающий сектор в области стратегических материалов для батарей и зеленой промышленности, включая кобальт, никель, марганец, медь и даже редкоземельные элементы, превращаясь в привлекательное направление для новых промышленных проектов и иностранных инвестиций. Однако на текущий момент его роль в основном заключается в импорте и переработке (импорт составил 1200 тонн в 2024 году) для снабжения своей растущей аккумуляторной промышленности, тогда как экспорт только начинает расти.

По мере того как ведущие мировые экономики борются за «зеленое превосходство», Марокко стало ареной ресурсной дипломатии между Китаем, Европейским союзом и Соединенными Штатами. ЕС, являясь основным клиентом, связал свой «Зеленый курс» и такие регуляции, как механизм углеродной корректировки на границе (CBAM), с ускорением зеленой индустриализации Марокко, инвестируя в возобновляемую энергетику и батарейные цепочки создания стоимости, тесно увязанные с европейской промышленной политикой. Китай, в свою очередь, стал одним из крупнейших инвесторов в батарейный и минеральный секторы Марокко, создавая партнерства в области переработки, производства батарей и исследований и разработок с целью развития зеленых технологических цепочек за пределами Китая. США и Япония, хотя и менее активны, взаимодействуют с Марокко для обеспечения безопасного притока удобрений и поиска потенциальных поставок критически важных минералов, стремясь диверсифицировать свои источники и снизить зависимость от конкурентов.

Стратегия Марокко заключается в использовании глобальной конкуренции для стимулирования добавленной стоимости внутри страны. Вместо того чтобы экспортировать только сырье, компания OCP инвестирует в местную переработку, производство удобрений и технологические инновации. Национальная горнодобывающая стратегия правительства направлена на удвоение вклада сектора в ВВП к 2030 году, приоритетно развивая цепочки создания стоимости критических минералов, особенно для батарей, и привлекая международных партнеров для модернизации добычи, переработки и экологических стандартов. Недавние реформы, включая обновление горного кодекса, создание комиссии по стратегическим минералам и введение новых правил прозрачности, направлены на укрепление управления и обеспечение выгоды для местных сообществ от природных ресурсов.

Тем не менее остаются вызовы. Рыночная волатильность, зависимость от внешних поставок энергоносителей, нехватка воды и экологические издержки представляют собой риски для устойчивости модели роста Марокко.

Изучение опыта Монголии достойно внимания для стран Центральной Азии, так как страна находится в процессе выстраивания баланса сил между заинтересованными сторонами. Глобальная конкуренция между Китаем, западными странами и региональными игроками, такими как Южная Корея, усилила внимание к потенциалу Монголии как альтернативного источника критических минералов. При этом страна по-прежнему сталкивается со структурными вызовами, ограничивающими ее способность получать полную выгоду от этой конкуренции. Центральной Азии стоит перенять этот опыт, сделав ставку на цифровизацию геологических данных и создание четких дорожных карт для привлечения "третьих соседей" — технологических лидеров из Европы и Азии.

В 2025 году Монголия завершила разработку национальной «Дорожной карты развития критических минералов», определив 11 приоритетных ресурсов, включая медь, молибден, графит и редкоземельные элементы. Документ направлен на привлечение внутренних и иностранных инвестиций, а также на развитие добавленной стоимости внутри страны, с основными целями до 2035 года. Монголия располагает одними из крупнейших в мире запасов редкоземельных элементов и значительными медными месторождениями, включая знаменитый проект “Оюу-Толгой” с участием компании “Rio Tinto”, что придает стране стратегический вес на фоне растущего спроса на батареи и технологии чистой энергии. Горнодобывающая отрасль является основой монгольской экономики. Европейский банк реконструкции и развития в своем отчете о переходном периоде до 2025 года сообщил о росте этого сектора на 21,1 % в годовом исчислении, отметив, что он обеспечивает 35 % ВВП Монголии и 95 % общего объема экспорта.

Китай остается доминирующим торговым партнером Монголии, закупая около 84% ее минерального экспорта и являясь основным направлением поставок меди, угля и редкоземельных металлов. Контроль Китая над региональными цепочками поставок осложняет усилия Монголии по диверсификации, но также делает ее привлекательной для других игроков. США, ЕС, Южная Корея и Япония активизировали взаимодействие с Монголией через инвестиции, передачу технологий и соглашения о поставках, стремясь сократить зависимость от китайских источников графита и редкоземельных элементов. В последние годы Монголия и Южная Корея анонсировали создание Центра по редкоземельным металлам, включающий совместные исследования и технологическое сотрудничество, направленные на снижение зависимости Сеула от импорта из Китая.

Монголия уже привлекла значительные иностранные инвестиции, особенно в медную добычу. К 2030 году “Оюу-Толгой” ожидается стать одним из крупнейших в мире медных рудников, что станет важным драйвером роста. Развитие добычи и переработки редкоземельных элементов пока находится на ранней стадии из-за инфраструктурных и регуляторных ограничений, а также продолжающейся зависимости от китайских маршрутов и рынков. Новые государственные инициативы и партнерства демонстрируют политическую волю и поступательное движение, однако успех Монголии будет зависеть от способности укрепить институциональный потенциал, привлечь разнообразных инвесторов и стабилизировать нормативную среду для масштабных проектов.
Дорожная карта критических минералов Монголии, представленная на третьем семинаре по критическим минералам в мае 2025 года, стала важнейшим стратегическим документом, охватывающим весь производственный цикл — от геологоразведки и нормативных реформ до индустриализации. В 2024–2025 годах страна официально определила 11 критических минералов, включая медь, редкоземельные элементы, графит, молибден, плавиковый шпат и вольфрам, как приоритетные направления развития. Цель стратегии — перейти от добычи сырья к глубокой переработке, развивая отраслевой подход с интеграцией добавленной стоимости на всех этапах. План синхронизирован с «Правительственным планом действий на 2024–2028 годы» и направлен на укрепление участия Монголии в двусторонних и многосторонних механизмах по критическим минералам, восстановление доверия инвесторов и повышение прозрачности управления.

Реализация дорожной карты сопровождается активными шагами по цифровизации более чем 50-летнего архива геологических данных, открывающих доступ для новых инвестиций и исследований. Объем инвестиций в геологоразведку и инфраструктуру растет, что позволяет раскрыть потенциал слаборазработанных месторождений, особенно в области редкоземельных и батарейных металлов. К 2025 году Монголия прогнозировала обеспечение более 10% мировых поставок редкоземельных металлов за счет активного освоения месторождений Баян-Обо, Салхит и Халзан-Бурэгтэй.
Обновленные нормативы горнодобывающего сектора поддерживают экологически ответственную добычу, соответствующую международным стандартам и привлекательную для инвесторов.

Монголия активно диверсифицирует свои партнерские отношения. Китай остается крупнейшим покупателем монгольского экспорта и ключевым участником в добыче, переработке и технологическом обмене. Южная Корея развивает прочное сотрудничество в цепочках поставок редких металлов через совместный комитет и Центр по редкоземельным металлам, охватывающий разведку и разработку месторождений олова, молибдена и редкоземельных элементов. Европейский союз ведет переговоры о рамках сотрудничества по критическому сырью, увязывая это с энергетическим переходом и целями Монголии по снижению зависимости от соседних рынков. США подписали с Монголией меморандумы о взаимопонимании, направленные на повышение прозрачности, экологичности и инвестиционной привлекательности сектора. Кроме того, активизируется взаимодействие с Индией, Великобританией и Францией в области исследований и совместной добычи, ориентированной на быстрорастущие рынки Азии.

Большинство новых проектов реализуется при участии частных инвесторов, а государственная политика нацелена на привлечение глобальных горнодобывающих и технологических компаний. Монголия также участвует в многосторонних инициативах, таких как Minerals Security Partnership, способствующих устойчивым цепочкам поставок среди союзных экономик. Ее стратегия остается многовекторной: сохраняя тесные связи с Китаем, страна одновременно привлекает технологии, капитал и управленческий опыт от западных и азиатских партнеров, стремясь извлечь максимальную выгоду и минимизировать стратегическую зависимость в новой эпохе глобальной конкуренции за критические материалы.

Опыт Индонезии, Марокко и Монголии показывает, что в условиях растущей конкуренции держав за критические ресурсы, выгоду получают не те страны, которые просто располагают запасами, а те, кто управляет цепочками добавленной стоимости, контролем и экологическими стандартами. Центральная Азия, обладая богатейшими залежами редкоземельных металлов, урана, меди, лития и вольфрама, может превратить борьбу держав за ресурсы в стратегический актив при условии формирования долгосрочной, согласованной политики в этой сфере.

В заключение, Центральная Азия может превратить «битву держав» в стратегический ресурс, если перейдёт от модели «добычи для других» к модели «создания стоимости у себя». В этом переходе ключевую роль сыграют региональная координация, внутренняя переработка, экологическая ответственность и использование конкуренции великих держав как инструмента развития, а не зависимости.